добрый дикий мир

"— Может ли мужчина — я имею в виду джентльмена — назвать женщину свиньей?

Бросив этот вызов всем присутствующим, маленький человечек вытянулся в шезлонге и медленно допил свой лимонад с видом самоуверенным и настороженно-воинственным. Никто не ответил. Все давно привыкли к маленькому человечку, к его вспыльчивости и к высокопарности его речей.

— Повторяю, я своими ушами слышал, как он сказал, что некая леди, которую никто из вас не знает, — свинья. Он не сказал «поступила по-свински», а грубо заявил, что она свинья. А я утверждаю, что ни один порядочный человек не может так назвать женщину.

Доктор Доусон невозмутимо попыхивал черной трубкой. Мэтьюз, обхватив руками согнутые колени, внимательно следил за полетом чайки. Суит, допив виски, искал глазами палубного стюарда.

— Я спрашиваю вас, мистер Трелор, позволительно ли мужчине назвать женщину свиньей?

Трелор, сидевший рядом с ним, растерялся при этой внезапной атаке; он не понимал, почему именно его заподозрили в том, что он способен назвать женщину свиньей.

— Я бы сказал, — пробормотал он неуверенно, — что это… э… зависит от… того, какая… женщина. Маленький человечек был ошеломлен.

— Вы хотите сказать, что… — начал он дрожащим голосом.

— …что я встречал женщин, которые были не лучше свиней, а иногда и хуже." (c) Лондон.

Если бы Джек Лондон каким-то чудом оказался в нашем времени, он вполне мог бы написать продолжение: "Железная пята социализма". О том, что вместо олихархии, хотя бы знающей свое дело, власть эволюционировала в паразита.

Описанный разгром восстания почему-то навел на мысли о зомбаках. Не о телезомби, а об обыкновенных ходячих трупах.
"Ворота во двор были заперты на замки и крепкие засовы. Бежать было некуда. Первые ряды уже проходили мимо. Это не было организованное шествие. Разнузданная толпа, многоводной рекой затоплявшая улицу, состояла из обитателей бездны. Одурманенные вином и жаждой мести, они восстали наконец и с ревом требовали крови своих хозяев. Мне и раньше приходилось встречать обитателей бездны. Я бывала в их гетто и думала, что знаю их. Но нет, такими я их еще не видела. Куда девалась их обычная тупая апатия! Вся толпа была охвачена бешеной яростью. Она проносилась мимо клокочущей лавиной гнева, ворча и храпя, опьянев от вина из разграбленных складов, обезумев от ненависти и жажды крови. Передо мной проходили мужчины, женщины и дети в тряпье и лохмотьях, свирепые существа с затуманенным мозгом и чертами, в которых печать божественного сменилась каиновой печатью. Обезьяны — рядом с тиграми; обреченные смерти чахоточные — рядом с грузными, заросшими шерстью вьючными животными; болезненные восковые лица людей, из которых общество-вампир высосало всю кровь, — рядом с чудовищными мускулами и опухшими образинами, раздутыми развратом и пьянством; иссохшие ведьмы, скалящиеся, убеленные сединами черепа, гниющая заживо юность и разлагающаяся старость, видения из преисподней, скрюченные, изуродованные, искалеченные чудовища, изъеденные болезнями и голодом, — отбросы и подонки, рычащие, воющие, визжащие, беснующиеся орды.
Да, обитателям бездны нечего было терять, кроме своей проклятой, окаянной жизни. А выиграть? Нет, выиграть они тоже ничего не могли, кроме этого последнего судорожного глотка утоляющей мести. Глядя на эту бушующую лавину, я подумала, что среди толпы немало подвижников, наших товарищей, героев, которым выпал жребий разбудить зверя из бездны, чтобы отвлечь на него внимание противника."

Может быть, невероятная популярность шутеров о зомби - заказ олигархии, направление ненависти среднего класса на бедных.

" Итак, войдя в кают-компанию, я застал капитана в прекрасном
расположении духа. Приступы головной боли уже давно не мучили его, и глаза
его были ясны, как голубое небо. Жизнь мощным потоком бурлила в его жилах, и
от бронзового лица веяло цветущим здоровьем. В ожидании меня он занимал Мод
Брустер беседой. Темой этой беседы был соблазн, и из нескольких слов,
брошенных Ларсеном, я понял, что он признает истинным соблазном лишь тот,
перед которым человек не смог устоять и пал.
-- Ну, посудите сами, -- говорил он. -- Ведь человек действует,
повинуясь своим желаниям. Желаний у него много. Он может желать избегнуть
боли или насладиться удовольствием. Но что бы он ни делал, его поступки
продиктованы желанием.
-- А если, предположим, у него возникли два взаимно исключающие друг
друга желания? -- прервала его Мод Брустер.
-- Вот к этому-то я и веду, -- ответил капитан, но она продолжала:
-- Душа человека как раз и проявляет себя в борьбе этих двух желаний.
И, если душа благородна, она последует доброму побуждению и заставит
человека совершить доброе дело; если же она порочна -- он поступит дурно. И
в том и в другом случае решает душа.
-- Чушь и бессмыслица! -- нетерпеливо воскликнул Волк Ларсен. -- Решает
желание. Вот, скажем, человек, которому хочется напиться. И вместе с тем он
не хочет напиваться. Что же он делает, как он поступает? Он марионетка, раб
своих желаний и просто повинуется более сильному из этих двух желаний, вот и
все. Душа тут ни при чем. Если у него появилось искушение напиться, то как
он может устоять против него? Для этого должно возобладать желание остаться
трезвым. Но, значит, это желание было более сильным, только и всего, соблазн
не играет никакой роли, если, конечно... -- он остановился, обдумывая
мелькнувшую у него мысль, и вдруг расхохотался, -- если это не соблазн
остаться трезвым! Что вы на это скажете, мистер Ван-Вейден?
-- Скажу, что вы оба спорите совершенно напрасно.
Душа человека -- это его желание. Или, если хотите, совокупность
желаний -- это и есть его душа. Поэтому вы оба не правы. Вы, Ларсен, ставите
во главу угла желание, отметая в сторону душу. Мисс Брустер ставит во главу
угла душу, отметая желания. А в сущности, душа и желание -- одно и то же.
-- Однако, -- продолжал я, -- мисс Брустер права, утверждая, что
соблазн остается соблазном, независимо от того, устоял человек или нет.
Ветер раздувает огонь, и он вспыхивает жарким пламенем. Желание подобно
огню. Созерцание предмета желания, новое заманчивое описание его, новое
постижение этого предмета разжигают желание, подобно тому как ветер
раздувает огонь. И в этом заключен соблазн. Это ветер, который раздувает
желание, пока оно не разгорится в пламя и не поглотит человека. Вот что
такое соблазн! Иногда он недостаточно силен, чтобы сделать желание
всепожирающим, но если он хоть в какой-то мере разжигает желание, это все
равно соблазн. И, как вы сами говорите, он может толкнуть человека на добро,
так же как и на зло.
Я был горд собой. Мои доводы решили спор или по крайней мере положили
ему конец, и мы сели за стол."