добрый дикий мир

"...и он обратился к солдату:
— Похоже, что вы, ребята, сидите здесь весь вечер. Что вы делаете?
— Я напиваюсь, — солдат поднял кружку с зеленоватой жидкостью. Джон вдруг почувствовал, что в мозгу солдата что-то происходит, и он прислушался к тону, каким тот говорил: — Я делаю неуклюжую попытку спрятаться в кружке. — Вокруг него стояло множество пустых кружек.
— Почему? — спросил Джон, стараясь соотнести этот цинизм с собственным добрым ощущением.
Солдат повернулся и Джон увидел его эмблему: капитан психологического корпуса. После Момента многие сняли свои эмблемы, так же, как униформу.
— Видите ли, — продолжал офицер чуточку пьяным голосом, — я из тех, кто знал о войне, кто планировал ее, вычислял лучший способ ее ведения. Как и вы, горожане. Рад пожать вам руку, — однако, он не протянул руки и снова вернулся к своей выпивке.
Обычно Джон не пытался любопытствовать, если человек не был расположен к беседе. Но сейчас он сам был в необычном состоянии.
— Знаете, — сказал он, — я не был в армии, но у меня впечатление, что из-за этого я что-то упустил. Кроме всего прочего, это, по-моему, опыт, который делает из мальчика мужчину.
— Да, я понимаю вас, — коротко ответил офицер.
— Физическая дисциплина и опыт в действии, — продолжал Джон, — пусть в гипнотическом сне, должны что-то замечать, потому что смерть ожидавшая их, была реальной.
— Видите ли, — сказал психолог, — мы делали куда больше, чем только план сражения. Мы управляли всей пропагандой, которая шла и к гражданским лицам тоже. Мне кажется, я знаю, о чем вы думаете.
Джон удивился.
— Значит, вы не считаете, что военная дисциплина может быть хорошим опытом?
— Опыт — это то, как вы это воспринимаете. Это абсолютная реальность, так? Из мальчика в мужчину? Посмотрите на ребят, которым нравится армия. Это те, у кого несовместимость с родителями так велика, что они отказываются любить отца, отдающего приказы по книге правил, даже если эти приказы отмерли. Такому парню лучше бы договориться с отцом, которого он ненавидит, чем искать замену.
Несмотря на опьянение, офицер рассуждал логично, и Джон продолжал:
— Но разве армия не создает известный суровый микрокосм для выработки определенных проблем… Ну, скажем, честь, морали, хотя бы для самого человека…
— Конечно, микрокосм, полностью безопасный, абсолютно нереальный, без женщин и детей, где Бог — генерал, а Дьявол — смерть, и вы разыгрываете так, чтобы все принималось всерьез. Все было устроено так, чтобы создать наиболее деструктивные нелогичные действия, якобы контролируемые, и насколько возможно, неслучайные. В то время, как психо-экономическое положение Торомона достигло точки, когда «война неизбежна», мы должны были иметь какое-то место для всех больных мозгов, раненых именно этим психо-экономическим положением, чтобы бросить туда армию. Но нашей задачей было заставить всех вас думать, что это безопасно, почетно и хорошо. Из мальчиков в мужчин? Дисциплина сама по себе ничего не значит для мальчика. Наши руки могут двигаться и делать. Вы выглядите интеллигентным человеком, так что вы, наверное, делаете свое дело хорошо. Когда вы учились делать что бы то ни было, вы набивали мозоли, и это была дисциплина. Можете ли вы строить, можете ли следовать правилам какого-либо мастерства, можете ли заставить эти руки приказывать, работая с кем-то другим или в одиночку? Я не знаю, что вы делаете, но знаю, что воспитывая свои руки, вы имели больше дисциплины, чем десяток людей, которые только и умеют, что убивать во сне. То, что уже есть у вас в руках, мы принижали, пытаясь заставить вас думать, что это могла бы дать вам армия. Мы так здорово все спланировали! Романы, повести, статьи — все это твердо отвечало: «Да!» на вопросы, которые вы только что задали. Кстати, психологический корпус не писал их.
Мы уже закончили нашу пропагандную работу, научили неуверенных и сомневающихся интеллектуалов сделать остальное. «Да, да! Война — реальный и веский опыт», потому что они, среди вас, всех, могли достаточно сомневаться, чтобы представить себе, какая это фальшивка. Сделать из вас мужчину? А вот посмотрите на этих, — он показал на солдат в таверне. Один спал, навалившись на стол. Двое других заспорили у двери, в то время, как еще один истерически хохотал над чем-то, разговаривая с девушкой, откинулся на спинку стула и упал назад. Пятый с тревогой ждал драки. Захохотала девушка. — Или посмотрите на меня, — добавил психолог, покачиваясь и глядя в кружку. — Посмотрите на меня.
— Вы думаете, что все вообще не имело значения? — спросил Джон и подумал о Тиле, друге Алтер. — Для всех ничего не значило?
Психолог медленно покачал головой.
— Вы не понимаете. Вы действительно ничего не понимаете. Вы знали кого-то, кто сгорел в танке смерти. Вам чертовски хочется, чтобы это что-то означало. Но я знаю многих парней, которые умерли. Я тренировал их. Там не было ни одного, кто стал бы в большей степени мужчиной, чтобы делать то, что делали вы. Мне плевать, что это так, потому что жизнь… — он вытянул палец и толкнул монету по столу к квадрату монет, который он выложил в уплату. Из дальнего конца матрицы вылетели две монеты — похожа на это. Враг не всегда тот, в кого вы можете стрелять из-за мешка с гравием. Не всегда есть тот, кто скажет вам, когда стрелять и, когда прекратить огонь. В армии все легко и просто: сражаться до смерти за правое дело. — Офицер взглянул на Джона. — Вы знали кого-то, кто сгорел. Что ж, по сравнению с тем, ради чего мы живем, он умер не за такую уж плохую вещь. — Он помолчал. — Это трудно принять.
— А вы принимаете? — спросил Джон. Слова прозвучали жестоко, но он сказал их с удивлением, с началом понимания.
Психолог хихикнул.
— Ну. Вроде. — Он покачал головой. — Они не ненавидят меня. Вы понимаете, у них нет ненависти ко мне. Они приходят сюда, пьют со мной, не задевают меня за то, что не видели настоящего сражения, относятся с полным дружелюбием, хотя знают, что я один из ответственных лиц. О, мы делали свою работу хорошо. Им было все-таки легче идти с ощущением, которое мы с таким трудом внушали им. Но я психолог, так что я точно знаю, почему я сижу здесь и напиваюсь. Я понимаю все, что происходит в моем мозгу, и заставляет меня делать это. И я знаю, почему я пил вчера, и третьего дня. И я знаю, и они знают, и это нисколько не помогает." (c) Дилени.

"Одним был Эйнштейн, который в теории относительности определил пределы человеческого восприятия мира и выразил математически, насколько условия наблюдателя влияют на наблюдаемый предмет.
— Я с этим знаком.
— Другим был Гедель, современник Эйнштейна. Он первым дал математически точные формулировки более широкой области, лежащей за пределами, которые определил Эйнштейн:
«В любой замкнутой математической системе» — можно прочесть и так: «в реальном мире с его непоколебимыми законами логики», — «существует бесконечное число истинных теорем» — читаем так: «...явлений, поддающихся постижению и измерению», — «которые, хотя и содержатся в исходной системе, не могут быть выведены из нее», — читай: «доказаны ординарной и сверхординарной логикой». Словом, есть многое на свете, друг Чудик, что и не снилось вашим мудрецам. В мире существует бесконечное множество истинных вещей, истинность которых никак нельзя доказать. Эйнштейн определил степень рационального, а Гедель воткнул булавку в иррациональное, пригвоздил его к стене вселенной; и оно висит там достаточно долго, чтобы люди знали о его существовании." (с) Сэмюел Дилени.

"Если ты способен толкать только в одном направлении, ты с таким же успехом можешь быть симплексным, хочешь ты того или нет". (с)

Music: Biopsyhoz - System